Оживление варшавской магии (2001)
Георгий Осипов
Оживление варшавской магии
(О повести Ульриха Пленцдорфа “Новые страдания юного В.”)
“Итак, Лундас, вас ожидал электродуш”. Из к/ф “В 12 часов придет босс”.
“Шланг лопнул, как кишка дохлая, и все, кто стоял рядом, оказались желтыми, что твои китайцы”, – таким языком рассказывает о себе с того света убитый электричеством немецкий подросток Вибо. Цитирую по памяти; проверить точность этих слов сможет только тот, кто пожелает самостоятельно освоить повесть Ульриха Пленцдорфа “Новые страдания юного В.”, этот простенький и второсортный “тинэйдж” о ГДР-овском юноше, чья короткая история вызовет, я думаю, мало сочувствия со стороны тех, кто предпочитает (хотя бы на словах) учиться на чужих ошибках, и всякому натуральному опыту предпочитает вещи надежные – пластиковые карточки, лазерные диски, – короче говоря, все то, что “и места немного занимает, а уронишь – не расшибется”.
На самом деле “Новые страдания юного В.” – это безукоризненный образец “литературы эскапизма”, бегства от реальности (к этому жанру принято причислять, например, мастеров американского “roman noir”), постельное чтение в лагерях террористов, до которых еще не долетели ракеты Большого шайтана. В пору ее написания молодым автором из ГДР и появления у нас на страницах журнала “Иностранная литература” в довольно забавном, в смысле используемого сленга, переводе, Большой шайтан был куда более уязвим, чем сейчас. Боги седой древности благоволили СССР. О развязке ползучей контрреволюции в Чехословакии, например, можно было смело сказать словами из песенки Кости Беляева – “Сруль растоптанный лежит”; у нас были верные друзья повсюду. И в Латинской Америке, и в арабском мире, и в недрах самого Запада! Судьбой подростков моего поколения могла стать совсем другая, победная доля, а не призрачное прозябание – бухарики, питурики, иждивенцы...
“Мы живем здесь, покуда вы помните о нас там”, – поясняет из царства теней рассказчик. История его недолгой жизни это настоящая “грамматика любви” начала 70-х, когда очень красивые, здоровые и честные люди на огромном пространстве земли не стеснялись обращаться друг к другу “товарищ”, а издерганные “мэры, сэры и херры” могли только грызть ногти в бессильной злобе. Варшавский договор – пакт с “дьяволом Империи зла” – шумел самобытной рок-музыкой (Чеслав Немен в Польше, “Пуддис” в той же ГДР) и немыслимой по своей удали и веселью эстрадой. Наш “призрак” действительно бродил по оккупированной Европе, нагоняя уныние и жуть на паразита-обывателя ее гноеродных столиц. “Новые страдания юного В.” – интереснейший музей, буквально нашпигованный фетишами и эффектами того времени. В нем есть все, что угодно – и рассуждения о длине волос, и о “шмотках из ЮМО” (“Junge Mode”), и взрослая девушка Шерли, в которую влюблен юный В., и хохма о психоделических свойствах банановых корок, и зал ожидания в родном городке героя, “который ни один черт с роду не вылизывал”. Есть даже старый национал-большевик маляр Заремба, на груди у которого вытатуирована Кремлевская стена! Есть и уникальное описание выступления Уши Брюнинг, действительно неплохой джаз-роковой вокалистки из Восточной зоны. И папа донжуан-алиментщик типа “лучше мне гангрена, чем семья.”
Повесть временами напоминает Евгения Харитонова, который (я почему-то уверен) был знаком с этим произведением. Фассбиндер, Роза фон Праунхайм, Вернер Шретер – великие художники. Но необходимы и Гойко Митич, и капитан Клос, и это маленькое сокровище – “Юный В.” Убитый электричеством молодой человек рассказывает о себе с того света. “Das ist ein alte Lied”. А вам какую надо?
С того света звучат голоса Мальдорора и Аркадия Северного, Бадди Холли и Леонида Губанова, покуда еще способны воспринимать их сигналы наши остроугольные ушеса. Я не заглядываю в повесть Пленцдорфа вот уже почти четверть века – невозможно войти в один запой дважды. С прошлым я не связываю ни особенно мрачных, ни особенно радужных воспоминаний. Я не тороплюсь хвататься за оголенный провод – хвост обезьяны Смерти. Как и всякая постоянная величина, каким я был, таким я и остался. “Новые страдания юного В.” это, пожалуй, не та книга, которую стоило бы включить в “Библиотеку “Элементов”, ее находят сами и прочитывают за один присест. Первый в жизни стакан вина, не тот, когда вас угостили, а тот, когда вы (точно доктор Джекиль) налили и выпили сами. Где ее найти? Уточнить нетрудно. Для этого надо лишь взять двенадцатый номер “ИЛ” и просмотреть содержание за год. Номера старых журналов напоминают надгробия – горизонтальные двери в океанические сумерки знания. Недаром угрюмый профессор в картине Лучо Фульчи “Черный кот” шныряет по ночам между могил, прикладывая микрофон к холодному мрамору. Профессор знает, что делает. Стрелки индикаторов шевелятся: “У нас свои песни, у Москвы – свои”. Period.
Мое знакомство с вещью Пленцдорфа tout court произошло очень давно – когда об Аненэрбэ можно было прочитать разве что в романе Насибова “Безумцы”, по которому, кстати, позже будет снят “Эксперимент доктора Абста”. Когда еще не лег на столичные прилавки мертвым грузом “Nova Express” Берроуза, стоивший четыре рубля старыми (а говорят, “зажимали”!). Когда еще только строился в Евпатории первый завод по производству “Пепси-колы”... Когда “Свит”, “Слэйд” и Гарри Глиттер звучали для юных маньяков как “озорной привет из нацистских лет”. Когда Костя Беляев гремел из праздничных окон – а то и из репродукторов, – соревнуясь с шумом черноморского прибоя. Когда каждая прозападная гадина помнила, где ее место.
Давно это было. Многое из того, чему социопаты нового поколения посвящают свой рискованный опыт, задолго “до опыта приобрело черты”.
В моем доме на острове Хортица имеется комната, в которой давно никто не живет; там, на кресле, в которое никто давно не садится, стоят две пластиковые куклы – лягушка и обезьяна. Я купил их в магазине игрушек, когда прогуливал уроки. Потом забыл про их существование. Недавно во сне я очутился на складе игрушек – лягушек и обезьян. Они готовы на все. Вспомни о них, и они оживут. Остальное понятно?