×

Тайная мать 2 (2002)

А.Г. Дугин / Философия Традиционализма / Web Archive
Философия Традиционализма – Новый Университет
А.Г.Дугин
Философия Традиционализма, М., 2002

Лекция 15. 
Тайная мать

<< Начало

Метафизика Ишрака и явление логосных миров у Сохраварди  

Для того, чтобы глубже понять тему, обратимся к теории происхождения мира Сохраварди. Подробно этот предмет я разбирал в ранней книге "Пути Абсолюта"7. В описанной мной картине были некоторые отличия от модели, предлагаемой Рене Геноном в его классических трудах8. Недавно я обнаружил, что вместе с тем, теория, описанная в "Путях Абсолюта", имеет почти точный аналог у Сохраварди в трактатах "Книга Табличек" и "Символ веры философов"9.

Согласно Сохраварди, первый этап появления космоса характеризуется возникновением первологоса – по-арабски калама, то есть "перо". Первологос возникает из абсолютной, трансцендентной реальности или абсолютной необходимости. Первологос, возникнув как первое проявление Божества, получил возможность рефлексии и саморефлексии, (т.е. выяснения того, откуда он взялся и что ему делать), резюмируемых в трех парадигмах, которые, бесконечно повторяясь на всех дальнейших уровнях космогенеза, образуют базовую матрицу реальности.

Первологос, появившись из трансцендентной инстанции (необходимости), начинает задумываться о ней, догадываясь, что если он появился, то это кому-то и для чего-то было надо. А раз так, то факт его наличия является необходимым. И, следовательно, существует некая необходимая инстанция, предшествовавшая ему. Из этого вытекает, рассуждал первологос, что сам он является не просто самим собой, но выражением запредельной миссии, трансцендентного порождающего импульса.

Эта первая рефлексия логоса именуется "рефлексией о необходимости".

Рефлексия о необходимости является плодотворной и, как только первологос "правильно" об этой необходимости мыслит, он порождает второй логос, который в свою очередь задумывается о своем происхождении, и мысля о высшей необходимости, порождает третий логос и так далее вплоть до десятого логоса.

Вторая рефлексия логоса: логос думает о самом себе. Он подумал о себе и понял, что он может быть. Необходимость (мысль о ней – первая рефлексия), это то, что предшествовало логосу и вызвало его к жизни. А сам по себе он – возможность. Возможность предполагает возможность быть. Это вторая рефлексия логоса, рефлексия о возможном, то есть сознание самого себя, своего собственного логосного "я" как возможности.

В рефлексии о своей необходимости, логос обращается к высшему, иному, нежели он сам. Он думает об ином, о том, что породило его, вызвало к бытию. Мысль не об ином, но о самом себе – осознание собственной возможности. Когда логос осознает самого себя как возможность, он порождает душу мира.

Душа мира является живой возможностью. Это очень энергетическая, динамичная, силовая инстанция, которую индуизм называет шакти. Ее энергия заставляет мир вращаться и вибрировать. Мысль о необходимости статична, строга и суха, она ориентирована вертикально, трансцендентно. Мысль же логоса о самом себе порождает водоворот световых энергий, которые, искрясь, вращаются вокруг него, облаком ангелических орд, которые его сопровождают.

Вторая рефлексия логоса порождает вращающую душу – alma coeli.

Третья рефлексия логоса состоит в том, что его могло бы и не быть. Как миссия, задание и трансцендентный посыл логос необходим, но сам по себе он не необходим, поскольку необходимым может быть только одно – то, что его вызвало к жизни.

Это печальное, "теневое" размышление, пессимистическая рефлексия логоса о самом себе, догадка о том, что его могло бы и не быть, создает первотелесность. Исламская метафизика называет эту реальность – "сферой зодиакальных башен". Это черная, абсолютно черная первоинстанция, не разделенная ничем, не украшенная ни звездами, ни планетами, которая является материальным воплощением печальной рефлексии логоса.

Логос думает о себе самом (а не о своей необходимой причине) двояко: оптимистично (он есть, потому что он может быть) и пессимистично (в принципе, как самотождества, его могло бы и не быть и, видимо, когда-то не станет). "Мое самобытие тщетно, оно – суета сует", – печалится первологос, и порождает ночь зодиакальных башен.

Второй логос поступает точно так же, и так вплоть до десятого.

Второй логос, помыслив о своей необходимости, причине миссии (т.е. о первом логосе) порождает третий логос. Помыслив о себе самом оптимистично, он порождает вторую душу, а пессимистично – второе тело, на сей раз это мир Зодиака или мир со звездами, звездные сидерические тела. Вторая душа вращает созвездия, это тонкая жизнь их ритма.

Третий логос производит третью душу, душу Сатурна и телесную сферу Сатурна. Далее идут души и сферы Юпитера, Марса, Солнца, Венеры, Меркурия и Луны.

Десятый логос достигает дна проявления. Бросив взгляд наверх и наблюдая высшую иерархию девяти логосов, он (в смятении) порождает на сей раз не одиннадцатый логос, а снопы световых лучей. Эти лучи, по Сохраварди, суть человеческие души. Это оптимистичная сторона рефлексии десятого логоса, следствия мысли о том, что его бытие возможно.

Мысль о том, что все не так замечательно, и что его могло бы и не быть, порождает сферу четырех элементов, то есть ту инстанцию, из которой состоит внешний для нас мир. Души молниеносно движутся, вращают субстанции элементов и также размышляют о десятом логосе, десятом калама, как о своем предназначении, о своей необходимости, о своей миссии, своей причине.

Итак, все, что происходит на уровне первологоса, повторяется на уровне десятого логоса и ниже, на уровне человеческой души.

Все человечество представляет собой не что иное, как рассеянный в массах одиннадцатый логос, задача которого состоит в том, чтобы собраться воедино и начать процесс возврата. Когда нижняя граница удаления достигнута, начинается великое возвращение.

Когда ангелы человечества осознают, что пора собирать души вместе, оно начинает двигаться в обратном направлении.

Человеческая саморефлексия, движение человеческого разума имеет те же три типологические ориентации.

Человек может думать о том, кем он создан, какова его миссия, его причина, его цель? Это мысль о десятом логосе.

Думая о том, что он возможен, он радуется о душе, он изливает энергию, вращается потоками чувств, творит ткань своего экспансивного бытия.

Думая о своей конечности, тщете, суетности, душа человека порождает тяжесть внешнего бытия, остывающую энтропийную ткань предметности. Мысль о смерти рождает смерть, потому что каждый из нас почти уже мертв.

Можно соотнести эти рефлексии логоса с философскими категориями. Первая рефлексия соответствует необходимости, вторая – возможности, третья – действительности.

"Тайная мать" в этом логосном ряду Сохраварди соответствует второй рефлексии.

Логос, оптимистически думающий о самом себе, порождает то, что называется anima coeli ("небесная душа").

Сфера возможного, промежуточной реальности между верхней необходимостью и низшей актуальностью, является приоритетной областью "тайной матери". Сам термин душа (в латыни – anima, в немецком – die Seele)- женского рода. (Дух – мужского, душа – женского, тело – среднего родов)11.

Саморефлексия логоса как возможности (то есть возможности быть) потенциально предполагает, с одной стороны, необходимость быть, а с другой стороны, возможность не быть. Душа – это как раз та инстанция, которая сопрягает в себе три варианта: отождествление с высшим началом, динамическое круговращение, рассеяние в телесной пустыне. Телесная пустыня, остывающая, нечленораздельная бездна плоти сама ведет в регионы смерти – там вибрации души иссякают. То, что является абсолютно актуальным, конкретным, неспособным к метаморфозам, мертво. Труп – это наиболее актуальный и конкретный продукт жизни.

Пока человек живет, он разный. Он растет, изменяется, движется, скачет, кусается. Когда он умирает, он успокаивается. И теряет свое потенциальное измерение. Его бытие как возможность исчерпано. Вся возможность переходит в актуальность, а возможность не быть реализуется как экстремальная, последняя из всех возможностей.

Очень важно, что в некотором эмпирическом смысле именно душа – anima coeli (aut humana) – является той инстанцией, которая выбирает перспективу своей траектории – либо к необходимости (вертикаль духа), либо к актуальности (телесность и смерть). Душа, таким образом, является "тайной матерью" выбора.

Те, кто сталкиваются с этой инстанцией души, уходят от актуального и растворяются в потенциальном. Существование в потенциальном – это первый и самый важный этап инициации, потому что, только перейдя из актуального в потенциальное, от телесности к динамическому пульсу возможности, можно не только предвидеть, предвосхитить необходимость, но и реализовать ее, двигаясь в противоположном от актуальности направлении. Первая "стоянка" на пути к логосу – это столкновение с "великой матерью", с субстанцией души, которая и есть обратная сторона sensorium.

Homo maximus  

В книге "Метафизика Благой Вести"12 я сделал одно очень важное, фундаментальное замечание. Мне кажется, оно проскользнуло мимо внимания читателей. Я иногда задумываюсь: кто же читает мои книги? Тиражи расходятся, а глаза людей не меняются. Это загадка. В моих книгах немало "заминированных" метафизических идей, которые, на первый взгляд, кажутся понятными, на второй – не очень понятными, а если вдуматься, то они совершенно революционны. Жить с ними крайне трудно... Лучше, конечно, их пропускать мимо внимания. Да, так лучше...

В этой книге я делаю следующее утверждение: в православной традиции в отличие от большинства других традиций существует довольно серьезное отступление в области инициатической антропологии. Суть его в следующем. -

В каждой традиции есть представление о "совершенном человеке". Есть обычный человек и есть "совершенный человек". "Совершенный человек" есть тот, кто полностью реализовал заложенный в нем метафизический потенциал.

Этот "совершенный человек" в исламской традиции называется аль-инсан аль-кабир, т.е. дословно "большой человек", "великий человек". В иудаистической традиции он называется адам кадмон, дословно, "древнейший человек".

В десятилогосной схеме Сохраварди "совершенный человек" есть "десятый логос", который является пределом духовного пути каждой человеческой души. У Сохраварди есть описание инициатической встречи с этой логосной иерархией. Посвященный приходит к тайным вратам. Это топос "тайной матери". Врата открываются и перед ним предстают десять старцев. Девять из них хранят молчание. Единственный, кто говорит, это десятый логос – отец рассеянных душ. Это и есть "совершенный человек". Он же выведен в образе "пурпурного архангела"13. Из его тайной субстанции соткан мир.

В одном из трактатов Сохраварди доказывает, что весь мир есть не что иное, как "шелест крыл архангела Гавриила"14. Один странник услышал в суфийской харчевне, как какой-то богохульник осуждал веру мусульман в ангелов, и взялся доказать ему, что ангелы не только существуют, но весь мир есть не что иное, как "шелест крыл ангела Гавриила". В результате доказательство удается блестяще.

Столкновение с архангелом Гавриилом, с пурпурным архангелом – это столкновение с "говорящим логосом". Когда адепт -протагонист инициатической истории – спрашивает: "а что же другие логосы? Говорят ли они что-либо? Заняты ли они богослужением или чем-то еще?", десятый логос отвечает: "нет, эти логосы абсолютно молчат". Они молчат. Но, наверное, молчат по-разному... Есть молчание девятого логоса, восьмого логоса, это разное молчание. Десятый логос обращается к адепту: "довольствуйся моими словами, я перевожу для тебя их молчание в слова, я рассказываю тебе, о чем молчит восьмой логос, о чем – четвертый, пятый..."

Интерпретация иерархии "молчаний" проецируется в человека, и познание ее, отождествление маленькой человеческой души с самим десятым логосом и есть процесс становления "совершенным человеком". В той степени, в какой человек перестает быть самим собой и отождествляется с пурпурным архангелом, он превращается из обычного "человека в совершенного".

"Максимальный феминизм"  

В книге "Метафизика Благой Вести" я написал, что православная традиция является совершенно специфической, поскольку в ней архетипическим образом "совершенного человека" ("великого человека") является женщина, дева, мать. Это Пресвятая владычица наша, Богородица.

Православие – единственная традиция, где говорится не о "совершенном мужчине"15, но о "совершенной женщине". Если перевести арабский термин "великий человек", аль-инсан аль-кабир на латынь, то мы получим homo maximus16.

В отличие от homo maximus большинства инициатических традиций, Православие утверждает иную концепцию – femina maxima, "великая женщина", "великая жена", дева, которая является архетипом "совершенного человека", реализовавшим всю метафизическую полноту человеческих возможностей.

Это очень принципиальный момент. Православие занимает особое место в среде религий авраамического происхождения. Более того, причислять Православие к разряду авраамических религий не совсем корректно17. Отношение к женскому началу в Православии – весьма показательно. Если классический авраамизм (в иудаизме и в исламе) является безусловно патриархальной формой традиции, то Православие гораздо более тонко и неоднозначно. Хотя в католицизме мы имеем иудео-христианскую, и в целом патриархальную версию, (где в полной мере наследуется креационистско-авраамическая линия), Православие решает тему "совершенного человека" несколько иначе.

Сам термин "христианство", впрочем, довольно двусмыслен, как бы странно это ни показалось на первый взгляд. Если понимать под христианством Православие, то в таком случае католицизм будет чем-то другим. Если под христианством понимать западные версии – католицизм и протестантизм, то в таком случае Православие нельзя будет назвать христианством. Это совершенно разные вещи.

Как бы то ни было, в Православии архетипом "совершенного человека" является femina maxima, Пресвятая Дева, которая и является образцом, архетипом человека. Парадигмой человека в Православии является женщина, а не мужчина. Именно женщина является "совершенным человеком".

Отсюда мы можем перейти к следующей теме. Если "максимальный гуманизм"18 мы связали с инициатической теорией homo maximus, то напрашивается формула "максимального феминизма", вытекающего из образа femina maxima.

"Максимальный феминизм" имеет так же мало общего с обычным, "минимальным" феминизмом, как героический "максимальный гуманизм" Эволы или Маркса – с "минимальным гуманизмом" правозащитников. Максимальный гуманизм – это стремление человека преодолеть пределы человека, расширить границы вплоть до самых далеких онтологических горизонтов. Это восприятие человека как задания, императив реализации иного, нежели то, чем он является.

"Максимальный феминизм" может быть назван "сакральным феминизмом". И в таком случае, феноменология женской психологии, описанная в досье журнала "Elements", приобретает глубокое обоснование. Легко себе представить, как эта тема может развиваться в православном контексте.

Но эту разновидность инициатической антропологии мы встречаем не только в Православии. Нечто аналогичное наличествует и в индуизме, особенно в его тантрической версии, где высшей онтологической инстанцией считается реальность божественной шакти, богини, великой матери. Обычная для индуистских эзотериков мантра высшей идентичности – сохам, т.е. дословно "я есть он" или тат твама си, "я есть то" (в безличном аспекте, "то" есть абсолют, брахма) – в тантризме произносится иначе – сахам, т.е. "я есть она", имеется в виду отождествление с богиней. И снова апелляции именно к женскому началу в тантризме не случайно – тантризм является специфической формой индуистского эзотеризма19.

Если развивать тему "максимального феминизма" дальше, можно прийти к многим интересным выводам. Можно сказать, что в своем сакральном измерении человек является не столько мужчиной, сколько женщиной, поскольку там, где начинается топос "тайной матери", где происходит завязь метафизических образов, где пребывает страна, не имеющая места, Na-koja-abad, там вступает в свои права женское начало.

Ecce homo?  

Можно ни с того ни с сего спросить себя: а что, собственно, мы понимаем под "человеком"? Ведь в этой лекции мы постоянно обращаемся к сакральной антропологии.

Я долго думал над этим определением: Что же такое человек в контексте Нового Университета? И я остановился на такой формуле, ни в коем случае не претендующей на окончательное решение человеческого вопроса. -

Человек – это неточное движение возможного.

У разных существ и предметов мира могут встречаться отдельные фрагменты этого определения. Есть неточность, есть движение, есть возможность... Но всего вместе ни у кого, кроме человека, нет.

Никто кроме человека не сопряжен с уникальной субстанцией, ускользающей от прямого восприятия, от рассудочного разложения, от строгой фиксации, – субстанцией "тайной матери".

Человек есть носитель "тайной матери".

Логосы и их аналоги пропитывают, пронизывают весь мир, но концентрируются они – как нечто наиважнейшее, влажное и интимное – в той матрице, которая выпрастывает из себя активное воображение, активное воображение человечества.

Эта инстанция имеет в себе некий эсхатологический и сотериологический аспект.

Напомню, что в Православии играет важную роль апокалиптический образ жены, одетой в солнце. Обычно женщина сопрягается с лунным началом. Солнечная женщина, жена, одетая в солнце, – это сияющее, неожиданное, триумфальное и эсхатологическое пришествие "тайной матери" в ее явном, кратофаническом аспекте. "Тайная мать" является "тайной", а значит, "скрытой", "ночной", "лунной". Но в определенной точке священной истории, когда процесс энтропийного рассеяния энергий бедных десяти логосов по миру достигает низшего предела, начинается великое собирание, великое восстановление... И уже в воздухе дуют ветры того, кого исламский эзотеризм называет кайим, "воскреситель". В этот момент "тайная мать" перестает быть тайной. Ее сокрытость становится открытой, причем открытой таким образом, что таинственность, секретность ее бытия не размельчается, не рассеивается, но, напротив, максимально концентрируется.

Именно в этом состоит смысл алхимической поговорки – "темное еще более, чем темное". Темное, непонятное надо познавать через еще более темное и непонятное. "Тайная мать" не становится явной, даже когда она приходит в виде жены, одетой в солнце. Она утверждается как нечто неизбывно, неснимаемо тайное, не могущее открыть себя при всем желании. Ее откровение – это лишь новая триумфальная, наивысшая форма ее сокрытия.

Человек, особенно человек, поставленный в эсхатологические условия, помещенный в сферу апокалиптической реальности, является не просто "неточным движением возможного", но, "неточным движением тайной матери", ведь "возможное" и есть "тайная мать".

Почему "неточное"? Потому что, если бы это было точное движение, то оно было бы подвластно рациональной фиксации, измерению, т.е. превратилось бы в "категорию", реальность, выставленную на обозрение, на созерцание, на холм. С этой реальностью можно было бы обращаться как с данностью. Неточность же ускользает от хватки рассудка. Идеальным выражением "неточного движения возможного", как функции "нового человека" может быть не только женщина. Может быть, как раз женщине это не очень-то и пристало. Носителями "максимального феминизма" вполне могут быть и мужчины.

Позволю предположить, что это "неточное движение возможного" направлено в сторону необходимого, хотя траектория этого движения никогда не может быть определена со всей достоверностью – как никогда нельзя быть уверенным, где конкретно находится город Na-koja-abad, обитель молчаливых логосов...

03.04.2001
Примечания

Философия Традиционализма – Новый Университет