О метафизике каннибализма

Скажите, пожалуйста, как вы относитесь к каннибализму? Все-таки, каннибализм – явление необычное и наверняка связанное с особыми стороными Бытия.

By Дугин on Пятница, Май 24, 2002 – 00:37

Метафизика каннибализма

Существует метафизика каннибализма. Человек съедает другого человека, перенимая маго-символически его субъектность.

Довольно примордиальным сюжетом является коллективное поедание Фигуры – человека, "бога", "живого знака" это, например, Праджапати, зерно-Персефона, Дионис, разорванный титанами и т.д. Обычно поедают мужских персонажей – о поедании женщин говорится глухо или вообще не говорится – скорее всего тема серьезно табуирована.

Переход единства во множественность есть поедание множественностью единства – если единство обозначается «большим человеком», то смысл мифов и обрядов о каннибализме кристально понятен – всякую гадость есть не станут. Едят нечто вкусное и ценное.

Ясно, что еда как таковая предельно сакрализирована. Не случайно оно обрамлена молитвами – как сон. Это очевидное таинство. В этом таинстве внешнее – пища – переходит во внутреннее – тело, его ткани и жизнь тела. Таким образом, принятие пищи есть процесс мистический – это грань, переход. Многообещающе сравнение со сном. Здесь можно вспомнить табуирование определенных видов пищи и законы поста. Возможность осквернения – речь идет, конечно, о мистическом осквернении – в разных культурах тубуируются разные предметы пищи. Усвоение отдельных предметов внешнего мира ставит под угрозу сакральность субъектной телесности – храм человеческого тела.

Теорема сакральности тела в разных культурах решается по-разному. Например, зароастрийцы связывали ее с «солярностью иранской расы», забота о неоскверненности которой была возведена в законы инцеста. Нечто подобное, по утверждению Мишеля Мафессоли, характерно и для саббатаизма. В случае последователей Барухия Руссо – это факт. Наряду с мистикой holy apostasy здесь можно угадать и тему еретического расизма, связанного с саббатаистским мессианством. Каннибализм может быть отчасти помещен в эту же логику: чтобы не оскверниться от совсем внешних предметов, лучше поесть того, кто уже сам переварил – и отчасти очистил, «освятил» – внешнюю пищу. Таким образом, каннабилизм не просто сакральность, а сакральность вдвойне – отсюда его инициатический смысл. Известный сюжет мифов и сказок, когда люди отрезают часть своего тела и дают другим – иногда волшебным зверям. В случае со зверьми – это типичная игра ролей – обычно люди едят зверей, а тут звери людей. В каннибализме люди и звери сравниваются.

Каннибалистические практики – как и традиционный прием пищи – коллективны. Индивидуальный прием пищи вообще и человеческой в частности относится к разряду глубоких перверсий. Когда человек ест один, он сильно рискует. Обычно пища (трапеза) рассматривается как нечто общественно-обрядовое – коллективная энергетика обеда (или ужина) помогает сконцентрировать группе усилия для очищения и усвоения материального характера пищи. Теоретически, человеческая пища должна усваиваться легче, но коллективный характер поедания имеет здесь более психический, нежели биологический смысл.

Человечина – по описанию – сладка и похожа на свинину, только мягче. Эквивалент человек = свинья обыгрывается в Традиции многократно и многомерно. У папуасских племен, в Австралии, Новой Гвинее и у многих африканских племен на свиней обменивают невест – здесь любопытная цепочка женщина-животное-пища. Можно расшифровать мотивы «оральности», каталогизированные фрейдизмом, в сакральной парадигматике. Кстати, любопытна в этом смысле пара пища-слово. Пища входит в рот, слово выходит. Отсюда можно вывести символизм слюны. Интересно, что в богомильских легендах слюна выступала важнейшим элементом творения первочеловека. В других версиях «дьявол возник из плевка Бога». По обратной симметрии слово как-то сопряжено с плевком. (И с Луной… (о чем-то я?)

Кстати, о пище вообще – люди едят не потому, что испытывают в этом материальную потребность, но чисто из прихоти, из-за нервов, в силу психических метаний. Аскетика разных культур – в частности, христианской и индуистской – показывает, что человек может спокойно жить и не есть. Только потому, что он нервозен он ест и хочет есть. Аскеты своим опытом показывали: прежде чем есть думайте, что делаете! Успокойтесь, сосредоточьтесь, а потом может и расхочется. Эндурра катаров и «пост до смерти» капитоновцев и бегунов (жили, говорят, на таком посту лет по сто) из этой категории.

Я полагаю, что табуирование каннибализма имеет несколько объяснений: во-первых, оно вполне сравнимо с запретом на свинину (здесь смотри всю цепочку, приведенную выше). Во-вторых, вероятно человек был отменен как сакральная еда не потому что это плохая еда, а напротив, потому что это слишком хорошая еда. Мораль не имеет здесь никакого значения – она рационализирует движения мифа и культа. Кстати, еда и жертва взаимосвязаны. Есть и жертвовать – одно и то же, пища и жертвенное – то же близкие вещи. Убиенный куренок, зажаренный лебедь, поросенок – это жертвы – этимологически, они сожженные. Приготовление пищи имеет также не биологический, но сакральный смысл – японцы все едят сырым и прекрасно себя чувствуют. Теплом, огнем, водой обрабатывают убиенных зверьков – в каннибалистических цивилизациях тела людей – из-за сакральных мотивов и психических, нервных нужд. Кстати, видимо, «кровавый навет» и вампиризм – это отголосок памяти о каннибалистических обрядах. Любопытна география упыризма – нить тянется к Скифии – скифы ели сердца врагов и пили их кровь. Евразия по греческим географам была в степном и средне-русском пространствах населена антропофагами. Есть теория, что этноним «мордва» идет от слова «мертвый», «пожиратель мертвецов». В средневековой каббале «пожиратель мертвецов» носит имя демона Зазеля (развитие темы Азы и Азаила из «Зохара»). Из южно-русских степей евразийцы, видимо, перенесли эти темы во Фракию и Трансильванию. С точки зрения географии, компактность случаев вампиризма максимальна на Украине и западней – Волынь, Карпаты, Трансильвания.

У Лотреамона в одной из Песен была описана очень остроумная сцена гипостазированного каннибализма, где едоком выступал известный противник Мальдорора.

Эти отрывочные замечания могут быть рассмотрены как пролегомены к теме «Вампиры и Евразия». Где-то в глубине наших корней копошатся антропофагические импульсы – дзогченцы (с их ритуалом чод) и тантрики-шиваиты их выводят на чистую воду. Профессор Торчинов совершенно справедливо пишет, что те, кто хотят достичь буддистского освобождения (мокша) в течение только одной жизни, должны преобразить весь колодец своей души со всем красноглазым и кишечным его содержанием, поднять вверх и превратить свинец в золото– и тут практика антропофагии – встретишь Будду съешь Будду – очень к месту. Татхагатхагарбха учит своих йогачаров именно так. Кажется.